Слушая пояснения Даньки, князь наливался гневом. Так это он, в некотором роде, был виновен в том, что случилось с Анной. Он хотел, чтобы Данька уже принял решение насчет Анны, хотел подтолкнуть его к этому, но о том, что произойдет все таким образом, он даже не догадывался. Хотя надо было! Надо было догадаться, что от этого кобеля добра не жди, он все сумеет повернуть так, чтобы ты сам потом чувствовал себя, как последняя скотина. Неосторожные слова самого князя и пустое кокетство Балмашова дали разыграться Данькиному воображению настолько, что он поступился своей честью и честью девушки?
- Снимай рубаху, Данька, и становись к коновязи. - Сквозь зубы сказал князь, стараясь сдержать гнев.
[NIC]ИВАН РОМАНОВИЧ[/NIC]
[STA]ВОРОНЦОВ[/STA]
[AVA]http://i079.radikal.ru/1503/94/84ff5b299e90.png[/AVA]
[SGN]***[/SGN]

Иван Романович опустил руку, держащую хлыст, и расслабил её, готовясь нанести удар. Он видел, как напряглись мышцы Данькиной спины, ожидая немедленного удара, но он не стал наносить удар, он немного выждет, подождет, пока Данька чуть расслабится, тогда он ударит, тогда будет неожиданно, а значит, больно.
Скотина Разумовская! Пылая гневом, князь смотрел на гладкую, загорелую, крепкую спину Даньки. На три длинных красных царапины около плеча - Аннушкина метка. Из-за этих царапин князь пришел в неистовство.  Как будто Данька насмехался над ним, показывая ему свою спину с этими любовными отметинами, оставленными ему как трофей за попранную девичью честь! Размахнувшись, князь опустил хлыст на эту спину, нанося удар так, что кончик его хлыста оставил широкую красную полосу, перекрывшую три тонкие царапины. Не давая Даньке времени глотнуть воздуха и напрячься, чтобы принять следующий удар, князь снова поднял руку и снова размахнувшись, ударил. Еще одна широкая красная полоса пересекла гладь спины. Князь слышал, как скрипнули Данькины зубы, какими каменными стали мышцы рук племянника, как крепко он вцепился в жердь коновязи. Надо было дать ему зажать кусок вожжей меж зубами или палку, покрошит ведь зубы от боли. Ничего, как поглядит в зеркало вспомнит, что значит идти против воли князя Воронцова. Обозлившись на себя за невольную жалость к Даньке, князь снова размахнулся и снова хлыст, почти любовно, лег со звонким щелчком на спину Даньке.
Князь порол его умело, сильно, хлестко. Но при этом хлыст не распарывал кожу спины, а оставлял на ней полосы, которые потом вздуются и будут долго болеть. Но пройдут и не оставят следа. Это была особая милость, которую он явит Даньке. На его спине будут оставаться только Аннушкины метки, которыми этот кобель конечно же будет хвастать в казармах, снимая рубаху и демонстрируя своим дружкам. Хлыст снова щелкнул, ложась на спину и тут уже Данька дрогнул - боль проняла его до костей. Еще сильнее он вцепился в жердь коновязи, ногти и костяшки его пальцев побелели, мышцы на руках и спине еще более взбугрились, голова опустилась еще ниже меж рук.
Князь снова размахнулся и снова ударил. Ему хотелось, чтобы Данька застонал от боли, и тогда он бы прекратил порку, но единственное, что он слышал, это дыхание: учащенное свое и тяжелое Данькино. Даже зубовного скрежета не было больше слышно. Еще один удар ... И еще ... Данька стоял не шевелясь ...
Перед тем, как нанести последний удар, князь помедлил. Это тебе, кобель за то, что вился змеей вокруг моей княгинюшки, глазки ей строил, речи медовые говорил, за то, что ты статен и красив, и рядом с тобой Варенька выглядит еще более прекрасной и блестящей, чем рядом с ним, её мужем. Размахнувшись, князь взмахнул рукой и послушный хлыст свился в кольца, разматываясь, они упали на спину Даньки, и кончик хлыста, пробежав над кожей спины впился в то место, где были три тонкие царапины, перекрывая их и распарывая кожу.
Глядя на тонкую струйку крови, бегущую из небольшой по размерам раны, князь, тяжело дыша, смотал хлыст. Три царапины со временем исчезнут, а его метка останется тонким белым шрамом. На память.
- Поднимайся, стервец. - Сказал князь почти спокойно. - Ты свое получил. Хотя не думаю, что ума это тебе прибавило.
[NIC]ИВАН РОМАНОВИЧ[/NIC]
[STA]ВОРОНЦОВ[/STA]
[AVA]http://i079.radikal.ru/1503/94/84ff5b299e90.png[/AVA]
[SGN]***[/SGN]

- Ступайте, граф.
По затем оглянувшись на подходившего к дверям Даньку:
- К Анне до обручения не подходи! Запрещаю тебе видеть её! Никаких свиданий, никаких писем. Сейчас она уедет в монастырь и если я узнаю, что ты был вблизи от монастыря, Анна останется в монастыре навеки! Ты меня знаешь, Данька, я своему слову хозяин!
Он посмотрел на идеально прямую спину Даниила, на четкую линию плеч, подчеркнутую мундиром и отвернулся. Как только дверь за Данькой закрылась Иван Романович повесил хлыст на место и подошел к бочке с водой, из которой давеча пил Данька. Наклонившись он жадно втянул в рот воду, прополоскал рот и сплюнул на земляной пол и только потом начал пить.
[NIC]ИВАН РОМАНОВИЧ[/NIC]
[STA]ВОРОНЦОВ[/STA]
[AVA]http://i079.radikal.ru/1503/94/84ff5b299e90.png[/AVA]
[SGN]***[/SGN]

- Зажило как на собаке, Вашсиятьство. Уже не так погано, как было.
Ординарец глядел на чуть видные уже красные тонкие полосы, оставшиеся после хлыста на спине Даниила. Да он и сам чувствовал себя намного лучше, движения уже не причиняли боли, да и гордость успокоилась, не свербило уже душу. Все эти три недели, Даниил на чем свет клял князя Воронцова, впрочем не смея вслух произнести ни одного ругательного слова в его адрес.
Несмотря на его ожидания, три недели промчались довольно быстро во всей этой предсвадебной суете. Стоило Даниилу утром появиться из спальни, как его тут же окружала толпа тетушек, сестриц, кузин, которые наперебой, не слушая друг друга, словно курицы, давали ему советы, что-то просили, что-то спрашивали, что-то требовали. Маменька Софья Петровна руководила всем этим беспорядком, своими окриками внося еще больший хаос в окружающий Даниила беспорядок. Он привык чтобы все было по военному четко, и вся эта бабья суета приводила его в бешенство. Поэтому он предпочитал находиться как можно дальше от дома. Он завтракал в клубе или таверне, обедал с друзьями или у друзей, а ужинал в основном с Полиной, у нее или в одиночестве в маленьком уютном домике на тихой улице. Иногда он оставался там ночевать, ночи напролет думая об Анне и о той их единственной ночи на этой самой кровати.

Он сходил в Александринку, сидел один в ложе князя Воронцова, буквально издыхая от скуки, глядя как артистки лихо скачут по сцене и снова вспоминая Анну, залихватскую цыганскую пляску и красивые волны широкой цветастой юбки, обнажающие изящную девичью ножку. Даниил вздохнул и в антракте пошел засвидетельствовать свое почтение князю и княгине Несвицким.
К удивлению Даниила, прием оказался более чем теплым. Они обнялись с Андреем и долго вглядывались в лица друг друга, крепко держась за плечи. Затем Андрей отпустил его, засмеялся и попенял, что Даниил слишком долго искал к ним дорогу. Даниил улыбнулся, покаянно склонил голову, и обратил свой взор к кузине Аграфене, сидевшей на обитом бархатом кресле и крепко сжимавшей в руках веер. В её глазах Даниил увидел настороженность и протянутая для поцелуя рука немного дрогнула, когда Даниил обхватил её пальчики.
- Я бы хотел принести вам обоим мои извинения за ... тот неприятный случай в доме князя Воронцова два года назад - сказал он, отпуская руку кузины. - Не смею надеяться на немедленное прощение, но может быть со временем ...
Андрей и Аграфена переглянулись, будто что-то сказав друг другу взглядом, а затем Андрей хлопнул Даниила по плечу "Забудь. Все в прошлом". Далее последовал разговор, начавшийся светски, но вскоре переросший во вполне дружескую беседу. Аграфена поздравила Даниила со скорым бракосочетанием, очень лестно отозвавшись об его избраннице и выразила надежду, что Даниил обретет в браке огромное счастье. И, мягко улыбнувшись, посмотрела на своего мужа. Антракт закончился, но Несвицкие не отпустили Даниила из своей ложи. Остаток представления он смотрел с ними, а после был приглашен на ужин, где его представили будущему князю Несвицкому - годовалому Федору Андреевичу, обряженному по случаю отхождения ко сну в чепчик с кружевами и длинную рубаху. Будущий князь с любопытством взирал на графа Разумовского, мусоля во рту два пухлых пальчика. Гордые родители наперебой рассказывали Даниилу обо всех достижениях, которые имел Феденька за год жизни, а после рассмеялись, сказали, что тема сия неисчерпаема и отправились к ужину. Это был один из самых прекрасных вечеров Даниила за последнее время. Ему было бесконечно тепло в уютном доме Несвицких. После ужина, кузина Аграфена попрощалась с Даниилом, одарила его ласковым поцелуем в щеку и просила бывать у них запросто, без докладов, в любое время. А после Даниил с Андреем удалились в кабинет, пили вино и вспоминали прошлые времена и старинных друзей.
На следующий день Даниил обсуждал деловые вопросы, касающиеся приданного Анны, размеров её содержания и прочая, прочая, прочая. Софья Петровна, боясь, что "Даника непременно обманут" увязалась за ним, напросилась на встречу с князем Воронцовым и теперь билась в истерике на диванчике, узнав, что после свадьбы Даник и Аннушка должны будут немедля уехать и год провести в казармах. Перемежая хриплые рыдания, криками смертельно раненого животного, Софья Петровна обвинила князя Воронцова в том, что "он намерен извести под корень весь род Разумовских", потому как в сырости и промозглом казарменном холоде Аннушка непременно заболеет и умрет, а если холод и лишения её не доконают, то "бедняжка непременно умрет родами, и приплод потеряет и тут роду Разумовских конец, потому что Даник вовек больше не женится, уж так любит Аннушку, что предпочтет вдоветь до конца лет своих" Даниил, как мог пытался успокоить маменьку, но ничего её  не брало, истерить Софья Петровна умела и делала это с особым смаком и любовью к искусству. Под конец она затихла, удобно устроилась на диванчике и сложив руки на груди на пример покойника, простонав в сторону князя Воронцова "Сатрап. Тиран. Деспот. Самодур", закрыла глаза и затихла.
Князь Воронцов за весь монолог Софьи Петровны не проронивший ни слова, тут досадливо наморщился, сказав "Тебе бы, Софья, на балаганные подмостки", повелел стряпчим давать бумаги на подпись.
После подписания бумаг, Даниил помог маменьке подняться с дивана и отволок её полумертвую в карету, где Софья Петровна немедленно ожила и всю дорогу до дома костерила князя Воронцова последними словами, а после принялась строить планы, как обойти запрет.
Но Даниил уже все придумал. Он непременно оставит Анюту в городе, а сам этот год проведет при казармах, при первой же возможности наведываясь в город к своей жене. Он тоже считал, что казармы не место для женщины. Конечно, в свое время Аграфена провела при казармах со своим мужем много времени, но то была кузина Аграфена, а сейчас речь шла об Анюте, а она такая хрупкая и здоровьем слабая. Рассуждая об этом, Даниил гнал от себя воспоминания о той каморке, где в ужасающей нищете жила Анюта, пока служила в театре.
Все эти три недели он постоянно думал о ней. А особенно об их ночи, о робости, с которой Анюта поначалу принимала его ласки и о том, какой страстной она стала потом. Даниил вздохнул. Совсем скоро он снова увезет её в тот уютный домик на тихой улице, проведет с ней неделю, а после оставит её там, наказав не попадаться на глаза князю Воронцову, а сам отбудет в полк, где будет смертельно скучать по своей жене каждую минуту. У Даниила испортилось настроение, весь вечер он сидел в своем кабинете и цедил вино мрачно взирая на огонь. Когда он был в таком настроении его никто не решался беспокоить, а посему многочисленные тетушки, сестрицы и кузины не смели войти к нему, только изредка он слышал глухой шепот под дверями, да шарканье множества ног.
Как-то за завтраком Софья Петровна объявила, что у нее готов подарок для Аннушки. Довольный вид матери заставил Даниила заподозрить неладное. Он призвал Софью Петровну к ответу и та, не колеблясь, показала ему старинной работы жемчужное ожерелье в три нитки. "На мою-то шею уж не налазит" с сожалением добавила Софья Петровна, любуясь жемчужинами. Многочисленные кузины и тетушки заохали, восхваляя и ожерелье, и безупречный вкус и щедрость Софьи Петровны. Ожерелье, конечно, было вещью дорогой, но почему-то Даниилу не понравился подарок. Он наморщил лоб, соображая, как бы сказать маменьке, что ему не нравится дар. И тут сестрица Наталья вдруг поддержала брата "Маменька, да как же так? Сами же говорили, что жемчуг - это слезы невесты, зачем же Анне Георгиевне - то?.." Даниил услышав это раздул ноздри и грозно глянул на мать. Софья Петровна тоже уставилась на сына "У нее и этого нету!" Взгляд Даниила стал тяжелым, гневным. "Экий ты гневливый стал, Даник" Софья Петровна вдруг опустила взгляд и достала простую деревянную коробку "Ладно уж! Это мне твоя бабка на свадьбу дарила, когда я за Алёшеньку моего замуж шла". Отерев рукой набежавшие обильные слёзы, Софья Петровна отдала коробку Даниилу. Сестрица Наталья ахнула, да и сам Даниил остался очень доволен - в коробке на бордовом бархате лежала диадема из бриллиантов и сапфиров. "Глаза Анны Георгиевны будут необыкновенно оттенены этими камнями" восхищенно сказала сестрица Наталья. "Я ей после обручения подарю, пускай фату к ней прицепит. Надо будет княгине Варваре Степановне подсказать" Софья Петровна уже успокоилась под общий хор восхвалений.
Ко дню обручения дом был увит цветочными гирляндами, везде стояли огромные вазоны с цветами, Софья Петровна в новом платье восседала на хозяйском месте, ожидая прибытия гостей. Вокруг нее пестрой стайкой перешептывались тетушки, кузины, сестрицы и приятельницы. Даниил в парадном мундире стоял чуть поодаль от шумной стайки, был напряжен и мрачен. С ним рядом, в качестве поддержки, стояли кузина Аграфена и Андрей.
Князь Воронцов был пунктуален. Ровно в два пополудни на подъездной дорожке застучали колеса экипажей, лакеи моментально сбились с ног, встречая гостей и провожая их в гостиную. И наконец, Даниил увидел Анюту. В платье цвета нежной весенней листвы она шла под руку с князем Воронцовым. Чуть позади них шла княгиня Варенька со своей компаньонкой.  Даниил почувствовал руку Андрея на своем плече и только потом понял, что рванулся навстречу своей невесте. Он благодарно оглянулся на своего друга и получив от него поощрительную улыбку, широким шагом пошел к остановившимся в дверях князю Воронцову и Анюте. Подойдя к ним, он буквально вырвал её руку у князя, подмигнул гневно глядевшей на него Амалии, и повел свою невесту к стоящему около Софьи Петровны священнику.
Весь обряд он глаз не сводил с Анюты, которая серьезно и благоговейно, как монастырская послушница, внимала словам священника и казалось, совершенно не обращала на самого Даниила никакого внимания. Лишь раз она повернулась к нему и улыбнулась. И сразу же раздался громкий шепот Софьи Петровны, враз перекрывший трубный бас священника "Уж так влюблены, Домна Пантелевна, голубушка, так влюблены. А Даник так и вовсе с ума сходит". Священник сбился на полуслове и грозно оглянулся на Софью Петровну, которая неистово начала крестить свою грудь.
Священник провозгласил их женихом и невестой и Даниилу было разрешено поцеловать свою невесту. Он не знал, чего ожидали от него гости, но резко повернувшись к Анюте, рывком притянул её к себе и впился в её губы. Вокруг наступила гробовая тишина, потом раздалось дружное аханье многочисленных тетушек, сестриц, кузин и их приятельниц, недовольное кряхтение священника, ошеломленный голос Домны Пантелеевны "Страстен, аки диавол" и горделивый Софьи Петровны "Ну так влюблен ведь, голубушка моя".
Но Даниилу не было дела до собравшихся в гостиной его дома людей. Ему нужна была его Анюта, он страшно скучал все это время, и так как особым терпением он никогда не отличался, то и вины за свое поведение никакой не чувствовал. Оторвавшись от губ Анюты, он ласково провел пальцем по её щеке "Я так скучал по тебе, любовь моя".

*****

Здесь будет эпилог.

[NIC]Даниил Алексеевич[/NIC]
[STA]РАЗУМОВСКИЙ[/STA]
[AVA]https://img-fotki.yandex.ru/get/9819/304555157.4/0_fcd35_16cecb62_XL.jpg[/AVA]